1 - Разделение или утрата целостности самого себя

[Соня]

Это продолжение истории. Хотя отсутствуют некоторые части из детского восприятия, сны-с мирами и осознание самой себя.

Разрыв

Принятие социального договора может быть довольно трагичным событием для ребенка. Но по счастью мало кто из взрослых помнит этот момент. Момент "подписания договора с летуном", по Кастанеде. Так же по Кастанеде, считается, что именно в этот момент человеку встраивается ЧУ, некое "чужеродное устройство", или разум хищника.

Проводник
Он был с ней всегда. С самого первого момента, который она о себе помнила. Правильнее было бы назвать ОНО, так как скорее всего оно вообще не имело пола в привычном понимании. Трудно сказать, с какого момента она стала считать это существо мужчиной. Возможно это произошло тогда, когда она начала осознавать свою собственную физическую женственность. И, как психологическая компенсация, на это существо переносились все недостающие ей мужские качества.
Но изначально ОНО было для нее неким замещением или собирательным ощущением родительской заботы, тепла и защиты, постоянно сопровождающее ее в иных мирах. Этот мир был для нее не первым из воспринятых. И он не был единственным.
Закрывая физические глаза и усыпляя свое физическое тело, она открывала  какие то другие "глаза" - свободная от оков физического мира. Она, та, что некогда избрала родиться здесь, в этом физическом мире.
Поначалу ничто не мешало ей свободно воспринимать многомирье, которое открывалось за вратами сна физического тела. И Проводник всегда уводил в невероятные места. Однако взрослея, какая то часть ее сознания в бодрствовании все сильнее и сильнее стала отождествлять себя с телом физическим. Эта часть называла себя Я.

Волшебное слово
Да, залипание в этом физическом мире обыденной реальности началось с усиления привязки к телу ее сознания во время бодрствования. Этому конечно всеми силами помогали окружающие ее взрослые люди.
Как привязать свободный дух, бесплотную душу и сознание к физическому телу?
Наверняка этот ритуал был разработан древними магами, настолько он прост и в то же время хитроумен. Человек стал называть вещи словами, тем самым делая эти вещи понятными и известными. Зная нужное слово, имя вещи, человек мог подчинять эту вещь себе. Он мог управлять ею и смыслами об этой вещи. Он овладевал ею на тонком психологическом уровне. Словом, которое вещи дал человек - он ее ограничивал, отсекая все неизвестное.
Ребенок в семье по сути становится такой же вещью. Еще не родившемуся, ему придумывают Слово. Слово - Имя, к которому будущую одушевленную вещь привяжут как к колышку.
Научившись говорить, она называла себя данным ей именем, понимая, что таким образом можно получить все необходимое от взрослых.
Этот ритуал начинался просто, прежде чем что то ей дать или сменить пеленки, взрослые сюсюкали то самое волшебное слово, которое они для нее припасли. Которое они нацепили на нее вместе с биркой в роддоме. Слово это всегда повторялось при обращении к ней. Если слово не называлось, то произнесенное могло относится к чему угодно другому. Действия, следующие за другими словами без упоминания ее имени,  зачастую к ней не имели прямого отношения.
Таким образом ребенок понимает, что для того, что бы обратить внимание взрослых на себя - нужно назвать волшебное слово - то самое Имя, которое ему дали. Он не совсем понимает почему его так называют, но смиряется с этим. Потому что у всех объектов вокруг есть имена. Стул, стол, мама, папа. Ребенок тянет указательный палец и интересуется что это перед ним, что за предмет он воспринимает. И взрослые с оживлением называют ему имена предметов. Волшебные слова.
Ребенок их смакует произнося, иногда повторяя на разные лады и с разным ударением. Разделяя на слоги, если слово сложно составленное. Он учиться оперировать словами, он учится подчинять себе объекты. Так же как это проделывают с ним. В этот период привыкания к своему имени - ребенок часто говорит о себе в третьем лице. Фактически повторяя то, что произносят взрослые обращаясь к нему самому.
***
Это чудесный период, когда границы постигаемого расширяются, но душа все еще свободна от оков тела. Тело для нее просто временное вместилище, когда оно засыпает, устав, душа вновь свободна. То сознание что воплотилось в теле все еще целостное. Уложив тело отдыхать, сознание устремляется в другие миры, достигать которые ей помогал Проводник.
Каким было ее тело, когда она покидала физический плотный мир и его законы? Нет оно не повторяло тело физическое, в этом она была уверена. Но ей не доводилось воспринимать саму себя в такие моменты со стороны, что бы знать это наверняка.  Проводник тоже был скорее ощущением кого то, стоящего за ее правым плечом. В то время она не видела его прямо перед собой. И не могла бы сказать, имелось ли у него тело.  Если у физического тела - вещи которому дали имя - были хозяева владельцы - родители, то у освобожденного не физического сознания таким "родителем" и самым близким существом в странствиях по иным мирам - был Проводник. В то время она была неразлучна с Проводником, как только оставляла тело бессознательным. Катастрофа и разделение произошло немного позже, к двум с половиной годам или к трем. Тогда, когда впервые ее вынудили назвать саму себя странным и непонятным словом, которое не было ее именем. Какое это слово имеет отношение к НЕЙ, как к сознанию, обретшему физическое тело? Это рожденное тело имеет уже Имя, почему этого недостаточно?


Арендатор
Да в то время тело для нее было именно предметом, которое ее сознание арендовало у тел родителей. И если телам родителей хотелось дать имя телу ребенка, то она это принимала. Это их право. Одушевленные передвигающиеся самостоятельно вещи, некие биороботы, имеют все права на порожденную ими подобную самим себе вещь - их ребенка.
Днем, бодрствуя, она обживала эту вещь - тело ребенка. Это тело было довольно странным и порой пугаюло своею непредсказуемостью. Но взрослые биороботы заботились о крошке, о кусочке своей плоти, о своем подобии.  За оболочкой этих вещей - родителей тоже угадывались сознания. Однако они, эти сознания, были несколько тусклыми, и как ей ощущалось, слишком уж встроенные в структуру их тел. Только иногда, играясь с ней  и радуясь беззаботно, эти сознания начинали сиять ярче. Этот свет прорывался сквозь их глаза. Счастливые блестящие глаза, это то, что было видно на физическом теле. Но яркие лучи свечения сознания  вырывались и во вне их физических тел. Только воспринимать это можно было на каком то другом, не физическом уровне. Воспринятое можно было интерпретировать в зрительных образах тоже, именно как свечение.
Ей было с чем соотнести это свечение из реально физически воспринимаемого. Малыши связанные пеленками часто лежат уставившись на источник освещения. И помимо линии накала, вокруг ламп излучающих свет - отчетливо видны лучики, как микроскопическая солнечная корона. 
Примерно так же в ее восприятии выглядело свечение сознаний ее родителей, исходящее из их физических оболочек через прорези глаз.
Эти сознания были не свободными. Чаще всего их свечение не вырывалось наружу, а словно было обращено внутрь, в глубины самих себя. От чего взрослые ей казались тусклыми. Они были не вполне здесь, большую часть времени биороботы - физические тела действовали полностью автоматически. По каким то сложно настроенным программам. И управление сознанием им было не нужно.
Бессознательные взрослые ей казались несколько чуждыми. Да они имели прямое отношение к телу, которое породили, и с которым игрались как с куклой в дочки-матери. Но к ней, как к Сущности, эти одушевленные объекты имели очень мало отношения. Возможно именно поэтому особой любви к родителям она не испытывала. Это были какие то заботливые чужаки. Возможно им нравится вся эта возня с порожденной их телами игрушкой. Но какое отношение они имели к НЕЙ она не могла вспомнить или понять. 
Поэтому она внимательно и недоверчиво за ними наблюдала, когда ее собственное тело и другие интересные вещи этого мира не отвлекали ее внимание на себя. 

Катастрофа
Но причиной катастрофы стали не родители. Это произошло в процессе "социализации", когда родители решили перевести ее в другой детский садик. 
В этом новом месте все было иначе. Другая планировка, другое освещение, другие воспитатели и другие малыши. Ей конечно перемены не понравились, и маме пришлось оставить ее реветь на шкафчиках для одежды, что бы уйти на работу.  Поняв, что реветь бесполезно, она позволила себя снять со шкафа воспитательнице, и направилась к группе детишек, налаживать контакт. Детки ее возраста рассаживались на низких деревянных стульчиках, белых с красными спинками и сидениями.
Потолок был слишком высоко и  ничего интересного на нем не наблюдалось. Пол был вымощен деревянным паркетом. Из-за плотных бордовых занавесей, раздвинутых на огромных окнах, в комнату врывался холодный белый свет.
Электролампы на потолке комнаты не горели, и сочетание этого яркого света и полумрака создавал неприятный раздражающий контраст. Внутри появилось какое то дребезжание, нечто в ней словно предчувствовало грядущую катастрофу. Контраст - разрыв единого пространства на тьму и свет. Ее целостность почувствовала угрозу.
В глубине комнаты стоял письменный стол, обычный, деревянный, с тумбами ящиков. За ним обычно сидели воспитательница и нянечка. Так было и в яслях и детском садике, куда ее водили с самого раннего детства. И здесь эта традиция не менялась. Стульчики с детишками располагались в ряд, от самого стола, образовывая незамкнутый круг. Она присела на свободный стул, прижимая к себе игрушку, которую взяла из дома. Это был какой то пластиковый оранжевый заяц. Не самая любимая игрушка, но здесь, среди незнакомцев и в незнакомом месте эта игрушка придавала ей уверенности.
Болтая с сидевшей рядом девчонкой, она заметила каким то другим вниманием необычный ритуал, происходивший вокруг.
Обычно детей в группе пересчитывали, и воспитательница сама отмечала, кто из детей присутствует. Но так было в ее старом садике, где воспитательница ей была знакома с яслей. Тут же происходило нечто иное. Воспитательница зачитывала какие то странные слова. А кто то из детей вставал и говорил странное слово "Я"!
Она сначала даже не поняла о чем спрашивает детей воспитательница. Кто такие все эти "Натальи Васильевы" или "Евгении Степашины"? Дети имели обычные имена, такие как "Ната", "Женя", "Саша".  В этом она удостоверилась, расспросив сидящих с нею рядом.
Справедливости ради надо сказать, что не все дети сразу сами понимали, что воспитательна обращается именно к ним. После произнесения невероятного словосочетания практически всегда возникала пауза. Заминка. Потом нянечка слегка подталкивала какого то ребенка и он вставал со скамеечки. Вытянувшись во весь рост ребенок озирался на нянечку. Она ему ласково шептала на ушко, скажи "Я". Ребенок произносил непонятное слово и нянечка, счастливо улыбаясь, позволяла ему сесть. Ребенок садился с несколько растерянным видом. Все остальные дети вывернувшись с любопытством его рассматривали. Но одобрение нянечки всем детям давало понять, что этот ребенок выполнил сложное задание и он отлично с ним справился. Сам счастливец, осознавая всеобщее одобрение, застенчиво улыбаться. Иногда он ложил указательный пальчик в рот и пускал сопливые пузыри. А остальные дети, казалось, ему даже немного завидовали. Дети вообще падки на одобрения.
Ей же весь этот ритуал казался чудовищно неправильным. Ребенка приучали реагировать на какое то невероятное название, которое фигурировало в документах, но никто из близких и друзей ребенка так не называл. Да, она знала что у нее в документах (метрике) записано сложное имя и фамилия. Но с собой, конкретно со своим телом она это Ф.И.О. не особо соотносила. Понимала, но это было что то отдельно от нее находящееся. И уж тем более никогда не откликалась на зов глупым и коротким словом Я. Почему собственно надо говорить это Я? Что оно такое вообще? И какое отношение имеет к ней? К ее телу? Родители никогда не называли ее "Я". Типа, - "Эй, Я, хочешь еще каши?"
Но самый ужас заключался в том, что этих самых Я тут полная группа. Если имя делало ребенка хоть чуточку уникальным, то толпа этих навязываемых детям Я - обезличивала полностью. Ей даже стало жутковато находится в компании целой толпы этих самых безликих Я. И тут, ее переживание прервала воспитательница. Она назвала ЕЕ имя. Не привычное и уютное ласковое имя, с которым к ней обращались родные и друзья. А холодное длинное взрослое имя, к которому она еще не привыкла. Она даже не привыкла к тому, как это взрослое имя звучит на устах родителей, а тем более странно звучало оно произносимое незнакомой воспитательницей.
Она только прибыла в эту группу и нянечка не сразу сообразила, какой ребенок соответствует названному имени. Воспитательница несколько раз повторила имя и фамилию. Девочка вслушивалась в звучание своего имени. Дети прекратили шептаться и комнате повисла звенящая тишина.
Воспитательница приподняв очки оторвала свой взгляд от журнала со списком. Она оглядела детей, затем обратилась к нянечке, привели ли ребенка. Девочка сидела молча набычившись, и молчала. Мало того, что неласковое взрослое имя ей самой казалось нелепым, не привычным и вообще не нравилось.  Так еще более ужасным ей казалось ограничить свое существо до какого то безликого и бессмысленного слова  "Я".

Сейчас сложно сказать кто первый из взрослых сообразил, что нужный им ребенок намеренно молчит и не откликается. Воспитательница вспыхнула яростью и что то завопила обращаясь к ней. Нянечка же легонько но настойчиво подталкивала в спину, намекая, что нужно встать. Девочка не отрывала взгляда от взбешенной воспитательницы.
То сознание, что воспринимало через ее глаза, с интересом рассматривало странную реакцию взрослой женщины. Обычно взрослые радовались если они игралась тихо и никого не донимала. Но эта женщина ее молчанию и внутренней тишине была совсем не рада. А еще, казалось, что для нее стало делом принципа вдавить это упертое детское создание в общую вереницу неких Я.
Девочка и воспитательница неотрывно смотрели друг на друга. На глаза девочки навернулись слезы, но она, столь же упрямая, как и воспитательница, молчала, стиснув зубы.

Возможно ее бы нашлепали, а то и поставили бы в угол.  В то время подобное было вполне допустимо. А потом бы нажаловались ее маме, в надежде на то, что мама поддержит позицию воспитательницы. И мама заставит ребенка стать более сговорчивым. Но все  испортила нянечка, которая прекратив свои похлопывания просто взяв девочку под мышки поставила ее на ноги. Нянечка елейным голосом шептала чуть ли не самое детское ушко - "скажи деточка "Я", это ведь так просто...", "ты ведь не маленькая и уже умеешь говорить?". 
Такой подлости девочка не ожидала. Этот вопрос был воспринят как вызов, и его задал взрослый человек, на глазах у всех, у всей группы ее сверстников. С которыми она собиралась наладить отношения. Ей, новенькой в этом садике, вовсе не хотелось сразу же, в первый день, стать объектом насмешек среди детей. На мнение взрослых ей было наплевать, потому что они были какими то непонятными чужаками.
Воспитательница прямо глядя ей в глаза еще раз повторила имя и фамилию. Нянечка шептала горячечно что то еще девочке на ухо. А нечто внутри самого ребенка растягивалось и растягивалось в разные стороны. В ее глазах потемнело. Целостность, ее душа - не выдержав этого внутреннего напряжения разорвалась на части. Почти теряя сознание девочка тихо выдавила из себя это проклятое - "Я".

Тишина треснула и звуки опять полились непрерывным потоком. Шарканье тапочек нянечки, скрип стульчиков, тихая болтовня детей. Мир снова ожил и потек по накатанной колее. Продолжились яканья оставшихся нескольких детей. А девочку одолела необъяснимая тоска. Словно она утратила что то очень важное, рассталась с чем то очень ценным, встроив саму себя в череду безликого скопища неких призрачных Я. В некий единый, невидимый взгляду физических глаз, организм, состоящий из однородных клеточек. Из этих самых Я.
Есть такой мультфильм, про козленка, который считал животных. Научившись считать до десяти, он начал буквально нумеровать всех, кто ему попадался по пути. Не всем животным это нравилось. А некоторых просто доводило до отчаяния, или злило. Этот мультик всегда вызывал в девочке уныние. Он ее цеплял, хотя в то же время вообще не нравился. Цеплял именно соответствием, с тем, что она когда то пережила.
Сказка прочно ассоциировалась с тем глубоким переживанием Разрыва ее сущности на части. Одну часть все таки "посчитали", но другой части разодранной целостности удалось ускользнуть. Одна часть с тех пор стремилась быть "как все" и "как надо". А вот вторая часть, напрочь отвергнув связь с телом, осталась самой собой. Неизменной. Именно она хранила память обо всем, о чем Я хотело забыть.

Кошмар Разделения
Примерно с того же периода у девочки появились "личные" сны. Сны этого нового существа, именующего себя Я. Одним из первых ей приснился кошмар, возможно знаменуя своим появлением этот момент Разрыва.
Девочка в этом сне воспринимала себя маленькой, тем ребенком, каким было ее физическое тело. Ранее такого не происходило, а теперь Я отождествлялось с телом, и присвоило его себе. И вот, девочке приснилось, что она как это часто бывало в ее снах - проскальзывает по саду, затем выходит из двора их частного дома. За воротами все как обычно в реале, пешеходная дорожка, лавочка, на которой собираются соседки и ее бабушка. После дорожки небольшой склон, пригорок, на нем  растут сосны. А после покрытой ржавой хвоей земли, ниже за пригорком, проходит пешеходный тротуар и далее - асфальтированная трасса, по которой обычно мчатся машины.
Сама девочка к трассе никогда не спускалась одна. Только с кем либо из взрослых, держась за ручку. А в этом сне, она пронеслась над каменными блоками, выложенными лесенкой, и  спустилась прямиком к опасной дороге. В этом сне отсутствовал Проводник. Он практически не появлялся в ее снах про "этот мир".

Девочка в том совершенно подобном реалу сне, решила перейти трассу самостоятельно, так как это делала вместе со взрослыми. Но преодолев метр или полтора  остановилась. Тело, которое было у нее во сне, стало невероятно тяжелым. Ее прижало к земле этим неожиданно физическим весом, которого ранее в ее снах не было. Она лежала вдавленная в асфальт, расплющенная, не в силах пошевелиться. И конечно, именно в этот момент, когда она оказалась полностью беззащитна, на сновиденную трассу вылетела машина.

Это был старенький москвич, светло голубого цвета. Лежащая на асфальте девочка видела блеск переднего бампера и сумасшедше вращающиеся передние колеса. Водитель ее не видел. Она попыталась кричать. Но у нее даже не получилось набрать в легкие воздуха. Она ощущала что безмолвно открывает рот как рыба, выброшенная на песок из воды.
Машина приближалась, и она совершенно ничего не могла поделать. В какой то момент передние колеса налетели на ее голову. Но это она увидела со стороны. Часть ее существа, ее сознание, отделилось от этого тяжелого тела. И эта часть видела саму себя, физическую, распластанную на асфальте.
Момент застыл и время остановилось. Отделившееся сознание рассматривало довольно неприглядную картинку, лицо ребенка, частично впечатанное в асфальт. Покрытую грязью одежду, перемешанные с зеленой шапочкой и слипшиеся в чем-то буром волосы. На оставшейся половине лица застывший глаз смотрел прямо на нее.
Так ее бессознательное представило ее сознанию бодрствования весь пережитый ужас этого внутреннего Разделения.

Видения
В снах подобных реальному физическому миру не было Проводника.  Но после Разрыва все начало изменяться.
Чем сильнее это новенькое Я отождествляло себя с телом, тем отчужденнее и непостижимее для этого Я стало второе сознание и его память. Второе сознание не сразу отдало бразды управления телом физическим новоявленному выскочке. Этому к тому же вовсю мешал Проводник. Поэтому девочка  стала воспринимать наяву в бодрствовании какие то объекты, которых в физическом мире не было.
Она не сразу поняла, что другие не способны это воспринимать так же как она. А когда поняла, то начала помалкивать об этих глюках, место которым было в снах, а никак не в мире повседневности.
Но эти видения не были бесполезными или пустыми галлюцинациями. Лично ей они говорили что-то конкретное. Предупреждали о чем-то или что-то предвещали. Она действовала соответственно полученной информации. Иногда просто оповещала, например о приезде дядюшки из далекого северного города. И хотя его совсем не ждали, она видела его в спальне родителей, погруженной в темноту. И дядюшка действительно приезжал, неожиданной и без предупреждения, как снег на голову.
Иногда ее видения касались здоровья, и она заранее знала, что ее тело собралось заболеть.
Но в общем это ее новое Я старалось быть "хорошим ребенком" и быть "как все приличные дети". Она не особо распространялась о том, откуда она получила информацию. Откуда она знает то, что знает, что потом действительно происходит на самом деле.

В какой то период это новое Я так вжилось в роль, которую ему навязали.  Оно стало пугаться своих видений. Оно открещивалось от них самым банальным способом, увлеченно занимая свой свой реал всем под завязку. И спортом и искусством и учебой, лишь бы ничего "такого" больше не видеть.
Одно дело - сны. Сны, они и есть - сны. Даже если очень яркие, непонятные и странные. Но глюки в реале - идут совершенно вразрез с новой доктриной  "социального существа".

Отторгаемое обрушилось на нее с огромной силой сразу после полового созревания. А лет к пятнадцати она начала считать себя просто "проклятой". И если лет в тринадцать - пятнадцать  осознавать свое отличие от остальных - здорово и круто, то с определенного возраста это начинает становиться настоящей проблемой и печалью.

И вообще, ничего подобного бы не произошло, будь она изначально не такой упрямой козой. Все дети как дети, а ее упрямая вторая половина никак не хотела уходить с сумрак глубокого бессознательного. Вечно маячила то видениями, то предчувствиями, то странными сновидениями, как бельмо в глазу у сознания бодрствования, у Я.

Мультфильм про козленка, который всех сосчитал.